Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива - Юрий Ценципер

В 1967 году отец и Юра отдыхали в доме отдыха между Марфино и Пестовским водохранилищем. Гуляя, они наткнулись на деревню Румянцево, расположенную на берегу. Это был, по-видимому, знак судьбы – забыть это место отец не мог.

С тех пор в течение тридцати лет он каждый год снимал комнату с верандой у одних и тех же хозяев. Дом стоял у самой воды, терраса была украшена военно-морскими флагами, подаренными моряками крейсера “Александр Невский”. Отец купил себе байдарку.

Это место полюбила вся семья. Осенью 1969 года там жил Юра, заканчивая диссертацию. Но все-таки это был дом отца, его тихая обитель.

Отец всегда испытывал уважение к науке. Вопросы физики, астрономии, изучения космоса волновали его и с научной, и с философской стороны.

Вот такое эмоциональное письмо он прислал однажды из Румянцева:

24 июля 1969 год, 22 ч. 15 мин. Дер. Румянцево на канале.

Позади эти удивительные дни: 16–24 июля. Люди впервые на Луне. Сегодня в 19 ч. 50 мин. они приземлились в Тихом океане. Я только что смотрел это по телевидению.

Сидят в воде… Их подымает вертолет и доставляет на палубу военного корабля. В 19 ч. 50 мин. я был в поле… А в момент прилунения 20 июля в 23 ч. 10 мин. мы сидели на берегу у костра и выпили за каждого “Алжирского”.

И еще. Я смотрел и смотрел эти дни на Луну (она росла от крохотного серпика до своей ровной половинки) и думал: “Чудо! Это ведь ни с чем не сравнишь”.

В 1969 году, после двадцати семи лет проживания в “директорских квартирах”, он наконец получил трехкомнатную квартиру с окнами на три стороны на десятом этаже кирпичного дома, с большой лоджией, выходящей на Измайловский парк.

У отца была своя комната, которую он очень любил: рабочий стол, стеллаж во всю стену со множеством книг, с подшивкой газеты “Правда” за всю войну и встроенным аквариумом.

Сбоку – репродукция “Портрета актрисы Сомари” Ренуара. Рядом с тахтой – радиоприемник с проигрывателем и пластинками. Над тахтой – морской пейзаж работы дербышкинского ученика, художника Гены Брусенцева, который жил в Севастополе.

Вскоре была сделана еще одна важная покупка – пишущая машинка “Эрика”. До этого статьи и заметки отец писал от руки. С годами его зрение ухудшилось, а почерк сильно испортился. В течение долгих лет Юра по многу раз переписывал отцовские черновики более понятным почерком. Машинка полностью меняла дело, но сначала ее надо было освоить.

Сохранились занятные тексты, на которых отец отрабатывал свое машинописное мастерство:

В связи с 50-летием “Веч. Москвы” и в ознаменование

1. Болеть только в пределах, удовлетворяющих кормящую мя жену.

2. Не задерживать с передачей (ей же) следуемых ассигнаций – в размерах, подлежащих последующему согласованию.

3. Неукоснительно стоять на позициях резолюции Совета Безопасности ООН № 242 (ноябрь 1967 г.) – в т. ч. за соблюдение законных прав народа Палестины.

4. Не претендовать!

5. Досмотреть все серии “17 мгновений весны”, а также все последующие многосерийные и короткометражные, а также разное прочее.

6. Заранее признавать себя виновной вороной во всем, что сочтет подлежащим и попадающим под юрисдикцию.

7. Вчера, сегодня, завтра и впредь!

Почти все шутливые тексты были, так или иначе, связаны с мамой:

Гр. Ужетъ Анна Львовна!

Ваше благорасположение ко мне не знает границ. Вы скажете: Что вы, это всего лишь мой долг – жены и гражданина.

О, не скажите! Кто ехал лифтом за газетой? Вы! Кто скармливал мне яблоки и апельсины? Вы и только вы!!!

Вы скормили мне сегодня обедик, достойный высших сфер, – это вам тоже не хиханьки!!!!

Княгиня Волконская – вот кто вы, ма шер!

Ужетъ! Анна Львовна!!! Съехайте еще раз лифтом до почтового ящика – там “Л. Г.”.

Просю вас! Ув. вас и надеющийся и впредь –

Завершал такие тексты он чаще всего латинским Dixi.

Отец блестяще владел русским языком и совсем не знал иностранных, кроме десятка французских, татарских и еврейских слов. Но латинские выражения dixi и Sic transit gloria mundi любил повторять.

Становясь старше, он все чаще задумывался о своих корнях. В 1973 году он отправился на родину своего отца, в поселок Освея Витебской области. Вот его письмо оттуда Володе:

Вот так.

Хожу по дедовой земле и думаю.

Помнишь, дедушка рассказывал об озере?

Оно огромное.

Прямо за окном. Великолепное.

И фамилию нашу здесь все признают сразу и без запинки говорят: до войны были тут Ценциперы. Много… Никого нет… Все убиты.

Освея, Освея…

Целую тебя.

Володя вспоминает:

Лет через десять я со своим близким товарищем ехали в Прибалтику на попутках. Увидел надпись на вокзале “Освея”, попросил остановиться, хотя совсем не планировал этого, да и товарищу было странновато. Дождались подходящей машины и приехали в эту самую Освею. В отличие от поездки отца, фамилию нашу никто не знал и не помнил. На почте нам дали адрес какого-то Ценципера – пошли. Нас не приняли. Ничего не сказали, но послали почему-то к местному ксендзу в костел.

Слава богу, что мы пошли. Ксендз сказал, что всех евреев немцы поубивали, “да и свои тоже”. Мы спросили у него про ночлег. Сначала назвал гостиницу, а когда мы уже уходили, предложил постелить в костеле. Поставил 2 раскладушки, дал пару старых овчин для тепла. Я не смог заснуть. Лежал. Думал. Вспоминал деда, его рассказы. Мне кажется, что-то важное в эту ночь я понял.

В 1978 году после тридцати восьми лет работы в школе отец уходит на пенсию. Пенсия – персональная, на сто рублей больше, чем начисленная.

Володя. Работа

Володя вспоминает:

…После окончания института очень долго – тридцать пять лет – моя жизнь была связана с одним и тем же предприятием – Московским электроламповым заводом. Сначала работал в конструкторском бюро по разработке технологического оборудования, а затем много лет в Особом конструкторском бюро (ОКБ), в лаборатории по созданию специальных ламп и приборов. Позже лаборатория стала заниматься и так называемым “ширпотребом”. Это были бытовая техника и электроника, изделия из стекла, сувениры, что делало необходимым сотрудничество с художниками – прикладниками.